Андрей Окара, политолог, директор Центра восточно-европейских исследований:

Два закона, усиливающих ответственность за т.н. «нецензурную брань» (уже вступивший в законную силу № 34-ФЗ и находящийся на рассмотрении в Госдуме «закон Станислава Говорухина») — это как раз то, что позарез нужно современной России! Потому что коррупцию уже победили, экономика показывает стабильный рост, население — растет еще быстрее (особенно славянское), политика давно стала конкурентной, выборы — честными и прозрачными, суды — справедливыми и независимыми, да и Россия из сырьевой колонии превратилась в «государство развития» (developmentstate). И всего лишь четыре ужасных слова, на которых вещают федеральные телеканалы и пишут московские газеты, — это последний дюйм на пути к государству всеобщего счастия и благоденствия. А то и к раю на земле.

Итак, тот самый «ХПБЕ» с точки зрения языка, политики и права.

Во-первых, автор этих строк не припомнит за последние годы ни одного матюка ни на одном теле- или радиоканале, ни в одной газете или журнале — за исключением запиканной прямой речи маргинальных персонажей и фриков.

В русском языковом сознании четыре корня («ХПБЕ») и производные от них на протяжении обозримой истории являются табуированной лексикой, использование которой подразумевает экстремальное эмоциональное состояние говорящего. Употребление этих «волшебных слов» не в снижено-эмоциональном или карнавальном контекстах, а в нейтральном, ведет к девальвации мата и его профанизации. Вот с этим, пожалуй, следовало бы бороться, но, разумеется, не путем ужесточения Административного Кодекса.

Кроме того, мат — это уникальная часть русской лексики и культуры в целом: ничего подобного нет в иных языках (киевский лингвист Леся Ставицкая доказывает, что «ХПБЕ» изначально присущи не только русскому языку, но и украинскому). Это один из факторов российской «мягкой силы» (SoftPower), благодаря которой в мире складывается специфический и достаточно обаятельный образ России, русской культуры и «загадочной русской души».

Во-вторых, «матерные» законы — это не только «закручивание гаек» — политика двойных стандартов, создание механизмов для избирательного применения права, для возможной расправы с неугодными СМИ, с политизированными сумасшедшими художниками-перформерами и проч.

Это также и эффективный переключатель общественного внимания с неудобных для власти тем — ведь общественное сознание, как известно, не резиновое. «Борьба за народную нравственность» — это уникальный инструмент, позволяющий забалтывать любые по-настоящему актуальные проблемы, включая, кстати, и проблему культурно-нравственного уровня народа.

В-третьих, «матерные» законы — это очень характерный симптом создания полицейского патерналистского государства (а вовсе не правового, как заявляют «борцы за нравственность»). Именно в полицейском государстве власть стремится максимально регламентировать (и, таким образом, забюрократизировать) всё существование общества. Ведь полицейское государство намного лучше своих граждан знает, что такое добро и зло, что такое счастье и несчастья, и, разумеется, какие слова — хорошие, а какие — плохие.

Именно в полицейском государстве морали (точнее, представлению властей о морали) пытаются придать статус закона — чтобы нарушитель нес, помимо общественного осуждения, еще юридическую ответственность, да побольнее, побольнее.

Поскольку все «матерные» правовые инновации не содержат в диспозициях вводимых или корректируемых правовых норм исчерпывающего определения, что же такое «нецензурная брань», относятся ли к ней эвфемизмы или отточия, судья, видимо, будет полагаться исключительно на экспертные заключения неких экспертов. Интересно, сами эксперты будут ограничены в своем праве ругаться матом или им можно?

Ну и, конечно, насколько «матерные» законы согласуются со ст. 29 Конституции РФ, где указано, что цензура запрещена, — большой вопрос для Конституционного Суда.

В общем, пока получается как у Снежной Королевы: она дала Каю четыре буквы — «Ж», «О», «П», «А» и велела сложить из них слово «ВЕЧНОСТЬ»… (Кстати, а это чудесное слово — тоже «нецензурная брань»? Или брань, но цензурная? Или не брань?)

P.S.

Автор не употребляет нецензурную лексику («ХПБЕ» и производные) публично и очень редко любит, когда в его присутствии это делают другие.