Дмитрий Орешкин, политолог:

Отношение российского руководства к размещению систем ПРО США на территории Европы можно разделить на несколько составляющих. Во-первых, жесткая реакция Владимира Путина на намерение США вписывается в общий контекст направленного ухудшения отношений с Западом, что, возможно, связано с предвыборной ситуацией. Тактический интерес понятен – вполне советский вариант, когда общество консолидируется перед угрозой внешнего врага. В таких условиях легче провести выборы. Потому что ощущение жизни в осажденном лагере позволяет легче манипулировать общественным сознанием.

Вторая составляющая. У власти сейчас находятся люди, по культуре мышления, по воспитанию, по стилю общения друг с другом воспитанные на традициях военного противостояния. Это абсолютно объективная вещь, такая внутренняя корпоративная культура. Они действительно так воспитаны, и весь человеческий опыт, опыт научных революций показывает, что парадигмы очень трудно приживаются и уходят вместе с их ностилелями. То есть, если человек верит, что континенты стабильны, его очень трудно убедить в том, что концепция дрейфа континентов имеет право на существование. И на смену парадигмы ушло научное поколение. Сейчас для всех очевидно, что речь идет о дрейфе континентов. Это кажется бесспорным, и тот, кто это опровергает, выглядит большим оригиналом.

Сейчас у власти люди, которые считают, что новая концепция мирного существования или врастание России в западную систему ценностей не работает. Они так искренне думают и, соответственно, в этих рамках и существуют. Они сводят международную политику к силовому противостоянию. Кстати говоря, небеспочвенно. Просто в Америке есть ровно такие же люди, которые боятся России и стараются ее как можно сильнее затолкать головой в сапог.

Другое дело, что противостояние не сводится к чисто оборонным проблемам и даже наоборот – постепенно от оборонных проблем перекочевывает в сферу экономических интересов.

Эти люди сейчас формируют внешнюю и внутреннюю политику, и они склонны переоценивать значимость военных аспектов. На самом деле, напомню, что конструктор ракеты «Булава» высказывался в том направлении, что реальной угрозы для России эти системы ПРО не несут. Я согласен с этим, потому что если бы Россия действительно была бы готова нанести ядерный удар по, скажем, США, то она бы это делала, во-первых, с подводных ракетоносцев. А уж если с сухопутных носителей, то скорее через Тихий океан или Северный полюс, что гораздо ближе, чем стрелять через всю Европу с тем, чтобы попасть в Америку.

Мне кажется, с рациональной точки зрения, большого ущерба российской оборонной доктрине это размещение не наносит. Кроме этого, у Франции, например, тоже есть ядерный потенциал. Но почему-то Франция не рассматривает размещение этих ПРО как ущемление ее оборонного потенциала. Потому что Франция по отношению к США, несмотря на то, что у них бывают очень серьезные расхождения по целому ряду проблем, находится в другом политическом и ментальном пространстве. Она договаривается, не имея в виду военных аргументов.

Я не понимаю, почему Россия не могла бы находится в позиции Франции по отношению к тем же США. Можно с ними дружить, можно с ними конфликтовать, но не доводить дело до разговора о вооружениях.

Возвращаясь к проблеме ментальности, эти люди, с одной стороны, так думают, а с другой стороны они представляют интересы вполне очевидных бизнес-структур, которые заинтересованы в укреплении военно-промышленного комплекса и в увеличении его бюджетной подпитки. Это такая материальная составляющая.

Третья составляющая. У Запада все больше и больше претензий к нынешнему российскому руководству. Начиная с того, что у нас слишком много убивают журналистов, что, в общем, не их дело, и заканчивая тем, что есть серьезные подозрения причастности России к полониевому скандалу, что их напрямую касается.

С точки зрения политической целесообразности очень удобно создать образ врага, и тогда любые обвинения, которые звучат с той стороны, воспринимаются как вражеская пропаганда. На них можно не отвечать, и для избирателя это понятно. Раз они враги, ясное дело, они стараются испортить нам жизнь. Соответственно, мы можем заранее быть уверенными, что это они устроили полониевый скандал. Это тоже облегчает жизнь для правящей группировки в Кремле.

Проблема, на мой взгляд, в другом. В краткосрочной перспективе это все приносит политический бонус людям, которые такую культуру черно-белого мира, культуру противостояния реализуют и таким образом мобилизуют голоса избирателей на выборах. Но в долгосрочной перспективе это все контрпродуктивно по следующим причинам.

Реальная конкуренция осуществляется не на военной поляне, и именно поэтому Западу нет смысла с нами конкурировать в военной сфере. Они прекрасно знают, что в мирных условиях они нас обыграют. Почему они пошли на то же самое мирное сосуществование с Советским Союзом? Потому что понимали, что у СССР неконкурентоспособная экономика и у США есть очевидные инновационные, технологические преимущества и т.д. И, в конце концов, они были правы. Вот это мирное существование с одновременной гонкой вооружений в итоге сломало спину СССР и избавило США от постоянного ужаса перед ядерной угрозой со стороны Советского Союза.

Точно также и сегодня. На самом деле в реальном экономическом, политическом, культурном пространстве современная Россия уступает, и получается, что наше руководство садится на шпагат между жесткой антизападной риторикой и конкретной практикой. Потому что в конкретной практике экономические интересы заставляют нас развивать отношения с Западом, вступать в ВТО, реализовывать торговлю, обмениваться технологиями. Просто без этого мы будем проигрывать.

В результате получается скверно, потому что мы делаем вид, что мы всех сейчас построим, всех заставим себя уважать, а в результате пошумели-пошумели и забыли. Будь то с Грузией, будь то с Эстонией (хотели взять стальные клещи, а кончилось тем, что людям предложили не покупать эстонскую сметану). То же с Польшей, с Украиной, с Белоруссией.

Рано или поздно противоречие между риторикой внешнеполитической агрессивности и реальным нашим потенциалом станет очевидным, и это плохо. Потому что мы утратим уважение к самим себе. То есть, как сказано у Шекспира в «Гамлете», драк надо избегать, но уж если дерешься, то так, чтобы мало не показалось. Здесь такая же ситуация – мы делаем вид, напрягаем мускулатуру, но никакого удара не наносим и не можем нанести. И в этом смысле подрывается долгосрочный ресурс доверия к власти. Это постепенно становится смешным.

Ну, например, Путин скажет, что мы перенацеливаем свои ракеты на Европу. Это, конечно, вызовет крайне негативную реакцию на Западе, но никто не испугается. Потому что в советские времена эти ракеты были нацелены, тогда была более жесткая, критическая ситуация. Сейчас нас, как трудновоспитуемого подростка, будут игнорировать. А это лишний раз создает доводы для того, чтобы укреплять оборону, потому что Россия ведет себя не как сильный и равноправный партнер, а как обидчивый юноша, которого все вокруг, якобы, хотят обидеть. Конечно, есть масса желающих нас обидеть, но от этого мы вряд ли защитимся риторикой и ракетами. Но мы могли бы от этого защитится тем, что мы превратились бы в самостоятельную, сильную, влиятельную региональную державу, которая является центром притяжения для ближних соседей. А таким центром что-то никак у нас стать не получается. И в этом смысле мы находимся на нисходящей ветви геополитического развития.

Мы перестаем быть центром влияния. Силовое влияние играет все меньшую роль. Скажем, в той же Эстонии вся армия состоит из 4 тысяч человек и та же Эстония нас в экономическом отношении обыгрывает. И сколько бы у нас ни было танков и ракет, понятно, что вводить их на территорию Эстонии было бы самоубийством.

Я думаю, что до выборов ситуация будет накаляться, мы будем наблюдать эскалацию конфликтов. А после выборов будет очень трудно вернуться назад, потому что имидж Россия себе такими телодвижениями портит достаточно сильно. Она создает себе имидж непредсказуемой, истеричной страны, а это плохо и для бизнеса, и для внешней политики.