Михаил Ремизов, президент Института национальной стратегии:

Я думаю, что возвращение смертной казни в России нереально. Кремль рассматривает этот вопрос в международном контексте, прежде всего, в контексте взаимоотношений с Советом Европы, и, как мне кажется, это не тот вопрос, из-за которого Дмитрий Медведев пойдет на ухудшение климата российско-европейских отношений. Они относятся к числу его приоритетов. Это главная причина.

Действительно, с 1 января основания для продления моратория исчерпываются. В этом случае у Конституционного суда, перед которым поставлен вопрос о возвращении смертной казни, есть два варианта. Возможно, они найдут еще какой-то юридический предлог для продления моратория, а возможно, КС передаст пас президенту и Госдуме для политического решения вопроса о том, остается в принципе смертная казнь в законодательстве или нет. Я думаю, что этого решения ни Кремль, ни партия власти тоже бы не хотели принимать, потому что здесь им пришлось бы пойти против общественного мнения, которое в свою очередь считает этот институт необходимым, особенно в условиях сегодняшней России, которая, к сожалению, является высоко криминализированной страной с деградирующими общественными институтами и населением. Эта ситуация открытого выбора между европейским общественным мнением и общественным мнением в собственной стране дискомфортна для Кремля, поэтому, конечно, для них было бы более удобно найти какие-то юридические основания и предлоги для того, чтобы сохранить мораторий, не вынося из законодательства смертную казнь. Я не знаю, возможно это или нет, тут дело техники. Если невозможно, то тогда придется принимать политическое решение.

Что же касается моей позиции, то я скорее являюсь сторонником смертной казни, но не потому, что считаю ее крайне эффективным средством борьбы с преступностью. Это вопрос обсуждаемый, здесь есть аргументы и за, и против. Я считаю смертную казнь естественным и неотъемлемым институтом государства. Если государство осуществляет монополию на легитимное насилие в обществе и лишает граждан права на месть в случае совершения против них преступления (это альфа и омега современного государства), то оно должно осуществлять это возмездие само, по крайней мере, сохранять возможность такого возмездия, в том числе в предельном виде – в виде смертной казни. Это условие психологической действенности государства, какой-то элемент общественной нравственности. Он особенно важен в том случае, когда государство и общество должно обозначить приоритеты и фигуры абсолютного зла, начиная с массовых убийств, либо убийств, совершаемых с особой жесткостью, и заканчивая такими приоритетами, как, положим, меры в отношении воротил наркомафии, что в некоторых странах действует, или даже дела по измене родине или по особо вопиющим случаям коррупции и т.д. Я опять же не утверждаю, что все это необходимо ввести как статьи для применения смертной казни. Я просто говорю о том, что государство и общество в принципе вправе вот таким образом расставлять акценты, обозначать и вводить определенный тип действий в зону абсолютного табу, нарушение которого карается смертью.

Но есть одна проблема, которая в этой связи возникает – это проблема вообще доверия к государственным институтам. Сегодня доверие к этим институтам крайне низко в обществе, и если представить себе возвращение, а тем более широкое применение смертной казни, то проблема недоверия общества государству станет еще острее. Государство, которое казнит, берет на себе довольно много ответственности, и чем больше берет на себя государство, тем выше должен быть уровень доверия к государству со стороны общества. Сейчас, в условиях критически низкого доверия и к государству в целом, и к судебной системе в частности, наверное, возвращение смертной казни было бы рискованным. Некоторые оппозиционные публицисты говорят о том, что сегодняшнее государство имеет в некоторых отношениях антинародный и тоталитарный привкус, что опять же создает угрозу применения института смертной казни вообще для репрессий и расправ. Например, применение смертной казни допускается по статье о покушении на убийство сотрудника правоохранительных органов. Да мало ли какие могут возникнуть ситуации, когда действия человека могут квалифицироваться как покушение на убийство правоохранителя. Можно легко вообразить себе ситуации, при которых применение смертной казни в подобном случае вызовет вал возмущения в обществе и опять же усугубит недоверие между государством и обществом.

Кроме того, в случае снятия моратория на смертную казнь Россия автоматически выйдет из Совета Европы и соответственно из юрисдикции Страсбурского суда. В принципе я против того, чтобы Россия находилась в высшей юрисдикции ЕСПЧ, но в ситуации полного недоверия к судебной системе в России, когда крепнет убеждение в том, что внутри страны правды не найти, возможность апелляции к внешним инстанциям является хоть каким-то иногда дисциплинирующим мотивом для работы судей и правоохранительных органов. Прямо здесь и сейчас этот дисциплинирующий мотив убирать было бы, наверное, опасно. Поэтому я здесь скорее занимаю позицию примерно такую же, как и Кремль, а именно разделяю стремление пролонгировать нынешнюю ситуацию «ни да, ни нет».