Михаил Ремизов, президент Института национальной стратегии:
Инициированный Путиным Общероссийский народный фронт больше напоминает идею социально-корпоративного представительства, чем партийно-политического представительства. По сути, разным сегментам общества предложено под эгидой «Единой России» сформировать палату социально-корпоративного представительства. Социально-корпоративное представительство, если отнестись к нему серьезно, дело достаточно сложное, потому что всегда встает вопрос о том, как именно осуществляется доведение интересов массовых групп - социальных, профессиональных - до законодательной и исполнительной власти. Здесь этот вопрос именно обеспечения реальной представительности, по всей видимости, не стоит. Стоит вопрос о том, чтобы собрать коалицию по разнарядке. Пока это выглядит так, когда кто-то условно представляет учителей, кто-то врачей, кто-то молодежь, кто-то женщин, кто-то ветеранов.
Безусловно, среди участников коалиции есть действующие структуры, которые имеют опору в своих социальных сегментах. Наверное, к этой категории можно отнести деловые ассоциации. На самом деле повышение потенциала деловых ассоциаций, развитие культуры и диалога между ассоциациями бизнеса и государством достаточно важно. Но в данном случае эта сама по себе важная задача подчинена политтехнологической идее формирования широкой народной коалиции вокруг «Единой России». Потому что если бы речь шла просто об увеличении роли деловых ассоциаций, то можно было бы пойти по пути, который опробован во многих европейских странах. Например, в Италии и Франции в разные периоды деловым ассоциациям делегировалась часть государственных функций и какие-то ключевые решения принимались государством в диалоге с ассоциациями бизнеса. Но в этом случае крайне важно, чтобы ассоциации были отраслевыми, потому что тогда качество представительства интересов становится более высоким.
Здесь же мы имеем все-таки политическую и политтехнологическую идею. Она может быть успешной как для Путина, так и для «ЕР». Для Путина она интересна тем, что позволяет ему быть одновременно и лидером «Единой России», и надпартийным лидером, воссоздавая ту концепцию лидера нации, с которой он шел на выборы 2007 года в новой форме. Что же касается «ЕР», то эта идея повышает планку представительства этой партии в Госдуме и позволяет партии власти преодолеть репутационный кризис за счет более тесного отождествления с лидером партии и за счет того, что образ партии бюрократии удается спрятать в идею более широкой социальной коалиции. Бюрократия – один из сегментов этого социально-корпоративного представительства, но помимо бюрократии есть профсоюзы, бизнесмены, учителя, врачи и т. д. Это шанс для «ЕР» провести такое перепозиционирование.
В связи с этим возникает два вопроса. Первый. Как в контексте такой вот идеи социально-корпоративного представительства, пусть и имитационного, мыслится будущее партийной системы вообще и других партий в частности? Все-таки это шаг в другую сторону по сравнению с тем, куда двигалась политическая система последние годы. Вектором было усиление именно элементов партийного представительства, усиления партий. Второй вопрос, против кого собирается фронт? Потому что фронт – это такая воинственная милитаристская лексика, которая применялась в те периоды, когда политическая борьба носила характер не столько конкурентной, сколько холодной гражданской войны. Можно, конечно, говорить о том, что это всего лишь вопрос терминологии и если назвать такое объединение фронтом, то это не обязательно требует воссоздания образа врага, но, тем не менее, если убрать этот подтекст фронта, то остается только объединение вокруг фигуры Путина. То есть остается аналог движения «За Путина», которое существовало еще в 2007 году, что, в общем, может быть вполне пригодной социальной и выборной технологией, но не является каким-то серьезным штабом с точки зрения развития ни доминирующей партии, ни политической системы в целом.