Виктор Милитарев, вице-президент Института национальной стратегии:

У меня недостаточно данных, чтобы оценить приписываемый Путину результат. По моим оценкам, Путин должен был победить, но исключительно во втором туре, то есть собрать в первом туре меньше 50% голосов. Поэтому естественно у меня возникает подозрение, что 15-16% ему набросили. С другой стороны, я могу допустить, что та беспрецедентная и бесстыдная мобилизация сторонников Путина, которая проводилась Кремлем в течение последних двух недель, когда население запугивали вымышленной "оранжевой угрозой", могла дать свой результат. И значительная часть населения, которая считает Путина пустопорожним балаболом, но привычным злом, которое не стоит менять, решила все-таки пойти на выборы и проголосовать за него, лишь бы не вернутся в «проклятые 90-е». Об этом говорит и то, что явка выше, чем я ожидал.

Мои московские друзья, работавшие наблюдателями, говорят мне, что в Москве на некоторых участках побеждает Прохоров, в других Прохоров дышит в спину Путину. Типичное соотношение в Москве 35-37% - Путин, 32-34% - Прохоров, 20% - Зюганов. Такие данные по большим городам кажутся мне естественными. Понятно, что высокий процент голосов за Прохорова, с одной стороны, связан с тем, что за него голосуют вместо Явлинского, которого сняли с выборов. С другой, видимо, ему отходит часть голосов Миронова. Этим я объясняю то, что по официальным данным на этих выборах Миронов получил меньше, чем «Справедливая Россия» на парламентских выборах. Не совсем понятно, почему Жириновский получает меньше, чем получила ЛДПР на прошлых выборах, и это опять вызывает целый ряд вопросов.

Мне категорически не нравится победный тон Путина. Категорически не нравится то, что он объявляет себя победителем не над своими конкурентами на выборах, а над «болотом» и «оранжевой угрозой». Это вызывает подозрения в том, что он в ближайшие годы не собирается учитывать требования протестных митингов. Если это так, то складывается ситуация, когда жители больших городов не верят победившему на президентских выборах кандидату и считают его на 100% нелегитимным. Это будет означать продолжение конфронтации.

Также не ясно, планирует ли Путин реализовывать те обещания по изменению ельцинского курса, который продолжается в нашей стране все 13 лет путинского правления, сделанные им в своих программных предвыборных статьях. Хотя эти обещания, на мой взгляд, излишне мягки, но движение в том направлении, о котором говорил Путин в этих статьях, я посчитал крайне полезным и конструктивным. Возникает подозрение, что будучи опьяненным своей «решительной победой» Путин может решить, что он никому ничего не обязан, и будет делать не то, чего требует большинство народа, проголосовавшее за него, а то, что, грубо говоря, велит ему его левая нога. В поведении Путина все время прослеживается крайне тревожащая меня тенденция воспринимать себя как правителя, которому власть дарована напрямую Богом, а если не Богом, то судьбой, и который поэтому ни перед кем не отвечает.

Это тревожная ситуация, потому что, разумеется, свержение Николая II, Милошевича или Мубарака принесло много бед жителям тех стран, в которых произошли эти свержения. Но та политика, которую проводили Николай II, Милошевич и Мубарак, политика, при которой эти правители абсолютно не считались с требованиями, выдвигаемыми в их адрес, она естественным образом приводила к накоплению бешенства в активных меньшинствах. А молчаливое большинство, готовое терпеть правителя, не имело желания защищать его от активных меньшинств и равнодушно наблюдало за свержением таких правителей. Тому же Милошевичу достаточно было утихомирить своего сына-мажора, который постоянно устраивал громкие скандалы со своим не вполне законным бизнесом и с разного рода пьянками, и все было бы хорошо, но Милошевич на это не пошел.

Я, с одной стороны, являюсь противником революционной смены власти, но с другой, я не могу забыть разговоров, которые у меня были с учителями в школе, когда в ответ на агрессию со стороны одноклассников я устраивал громкие скандалы, а учителя говорили мне: «Витя, ты должен быть умнее, ты не должен отвечать им». А я каждый раз удивлялся, почему эти вразумления следуют в мой адрес, а не в адрес того, кто на меня напал. Такая психология потихоньку возникает у активных граждан, когда они говорят: «Может быть, вы и правы, оранжевый сценарий принесет нашей стране много бед, но почему же этот хрен совершенно не обращает на нас внимания? Он что, нас за быдло держит?».

У меня вызывает также беспокойство ответ Путина на, в сущности мой, вопрос, который задал ему перед выборами Анатолий Кучерена: «Оппозиция спрашивает, Владимир Владимирович, а что же вам мешало раньше принять те предложения по изменению курса, которые вы высказываете сейчас, ведь вы правите уже 13 лет?» На это Путин ответил, на мой взгляд, совершенно беспомощно. Он сказал, что, во-первых, не 13, а 8, потому что последние 4 года он был премьер-министром. Далее он заявил, что является гражданином Российской Федерации и, значит, имеет полное право баллотироваться в президенты. Далее он заявил, что тогда была ситуация практически гражданской войны, и было не до изменений. То есть получается, что Путин нам говорит, что не только в течение всего первого срока, когда он возможно еще должен был считаться с ельцинскими людьми – с Волошиным, с Касьяновым, но и в течение всего второго срока в стране шла гражданская война и он не мог предложить отход от ельцинского курса. Это звучит достаточно странно.

С другой стороны, выслушивая такие вопросы Путину, мне приятно, что моя риторика востребована. Слушая по телевизору выступления Владимира Рыжкова и Галины Михалевой, я отметил, что все время повторялось «тринадцать лет правит», «уже практически идет на четвертый срок», «а что ему раньше мешало», «для победы над коррупцией необходимо всего лишь принять 20 статью международной конвенции о прозрачности доходов и ввести конфискацию». Когда я все это слышал, я радовался, поскольку эти риторические топосы я большей частью вводил в оборот в последние месяцы, а риторический топ «обещает уже тринадцать лет» я ввел в обращение еще в 2006 году, когда в первый раз высказал резкую критику политики, проводимой Путиным. Только тогда, он, разумеется, звучал - «уже шесть лет только обещает».

Что нас ожидает? Я вижу возможными несколько сценариев. Сценарий победы уличной оппозиции, которая заставит Путина объявить честные выборы, мне кажется крайне маловероятным, хотя он был бы, на мой взгляд, весьма желательным. Вероятность того, что уличной активностью, которую проводит оппозиция, могут воспользоваться либеральные ельцинские силы, часть которых к тому же активно функционирует на трибунах митингов, я вижу более высокой, но все равно не очень вероятной. Этот сценарий был бы неприятным, но вероятность его недостаточно высока. Не очень велика вероятность Тяньаньмэня. Максимум, чего можно здесь ожидать – это ареста парочки лидеров оппозиции и парочки олигархов.

Наиболее вероятен сценарий, когда Путин игнорирует протест, а протестующие продолжают свои мероприятия еще пару лет. Полиция в зависимости от ситуации мягко или жестко пресекает попытки митингующих выходить за рамки разрешенных митингов. Максимум, что ожидать на этом пути – принятия новых законов о партиях, и только года через два Путин объявит досрочные выборы в Госдуму. 

Мне гораздо больше нравится другой сценарий, хотя он и менее вероятен чем тот, о котором я говорил выше. Это сценарий относительной ослабленности Путина благодаря тому, что большие города категорически не признают его победы. 

Но, так или иначе, я считаю правильным один путь: в ситуации президентства Путина мы должны добиться того, чего не смогли сделать в 80- годы и чего добились в 80-е годы в странах восточной Европы. Это создание общенационального круглого стола, на котором представители и уличной оппозиции, и легальной оппозиции вели бы переговоры с властью о будущем нашей страны.

Я полагаю, что наиболее принципиальными темами должны быть политическая реформа, поскольку я считаю совершенно необходимым отказаться от самодержавно-монархического сверхпрезидентства, навязанного нам Ельциным в 1993 году; судебная реформа, поскольку коррупция судебной системы и ее подверженность административному давлению стала уже чудовищной и невыносимой; экономическая реформа, поскольку мы явно нуждаемся в признании легитимности собственности, но для этого нам необходима та или иная форма пересмотра итогов большой приватизации, поскольку она была явно незаконной.

Если не пересмотреть ее итоги, то мы получаем под российской государственностью бомбу замедленного действия, вполне напоминающую неприятие крестьянами дворянской приватизации земли. Эта неприязнь тянулась двести лет, что, в конце концов, привело к революции. 

Но, самое главное, я считаю необходимым переучреждение российского государства, я вижу, что та Российская Федерация, которая была учреждена Ельциным в 1993 году, так и не состоялась. Я совершенно согласен с Белковским несмотря на все наши с ним сложные взаимоотношения, что 2018 год – это идеальная дата для созыва Учредительного собрания. То есть столетняя годовщина прошлой неудачной попытки должна ознаменоваться новой попыткой созыва и на этот раз уже удачной.