Президент Института национальной стратегии:
Если говорить патетически, на уровне большой политики, то результаты референдума о независимости Черногории связаны, в первую очередь, с политикой Евросоюза. Политика Европейского Союза такова, что все страны, так или иначе находящиеся на европейском континенте, должны быть отформатированы под требования Евросоюза и в перспективе интегрированы в него в том или ином качестве в зависимости от того, какова будет структура ЕС. Для Евросоюза очень важно, чтобы эти страны интегрировались поодиночке. Чтобы в среде еще не интегрированных государств не возникало даже небольших региональных блоков, основанных на геоэкономических, культурно-исторических, тем более, военных и иных связях.
Одним из таких устойчивых региональных альянсов, пусть небольших, но действительно исторически устойчивых и расположенных в одном из ключевых регионов Европы была Югославия и вообще те или иные варианты южнославянского союза, которые в истории складывались по-разному. Поэтому фрагментация Югославии, ее окончательный демонтаж как какого-то единого историко-политического проекта, является абсолютно закономерным следствием политики ЕС.
Принято говорить о какой-то особой неприязни европейцев к сербам, о том, что их стремятся всячески ослабить, в том числе через разделение регионов. Психологически, может быть, это имеет место, но в истории сербофилия и дружественные отношения сербов с европейскими государствами (например, Францией) имели место в не меньшей степени, чем неприязненные отношения. Я думаю, что эту проблему не стоит психологизировать. Нужно видеть системные основания политики Евросоюза. Они состоят в том, что никаких региональных, и особенно югославянских блоков быть не должно. В данном случае, для США этот вопрос не принципиален. Мне не кажется, что позиция Соединенных Штатов не выражена здесь явно. Такие вопросы американцы вполне отдают на откуп Европе.
Отделение Сербии и Черногории не повлияет на отношения этих стран с Россией. Наши отношения носят сугубо экономический характер. Всем хорошо известно, что и в Сербии, и в Черногории велико присутствие российского капитала, а также большой объем российского туризма. Никаких других отношений помимо этого я сейчас просто не вижу.
Единственным политически важным фактором отношений Сербии и России оставался косовский вопрос. Он был важен для России: она всячески подчеркивала, что видит в Косово прецедент и косовское решение будет экстраполировано на непризнанные республики на постсоветском пространстве.
В данном случае западные патроны косовского урегулирования сделали все для того, чтобы сецессия Косово не была прецедентом для постсоветского пространства. Это было сделано посредством изящного маневра: саму Сербию заставили заявить, что она, в конечном счете, не возражает против формального отделения Косово. После этого российские интересы к косовской проблеме с точки зрения создания прецедента снимаются, потому что ясно, что никакая Грузия или Молдавия не будет вынуждена сделать такое заявление.
С другой стороны, предмет политических отношений России и Сербии на ближайшую перспективу тоже исчезает, причем, по вине самой Сербии. Поэтому политических отношений как таковых между нашими странами нет, соответственно Черногорский референдум на них не повлияет.
На карте Балкан и Европы можно ожидать дальнейшего появления новых территориальных образований. Во-первых, это связано с ростом исламского фактора, связанного с Албанией. Новое косовское государство пока не стремится декларировать четкого однозначного намерения присоединиться к Албании, но понятно, что в Косово и Албании проживает один очень спаянный народ, и де-факто интеграция Косово в Албанию произойдет. Это будет нечто подобное тому, что происходит в Нагорном Карабахе.
Вполне возможно, что албанская социально-демографическая экспансия в этом регионе продолжится, потому что албанцев много и в Македонии, и в других регионах. В целом, албанцы, живущие рядом с Евросоюзом, представляют для европейцев большую криминальную и чисто психологическую проблему.
Во-вторых, перекройка европейской карты может быть связана с системным кризисом проекта Евросоюза. Там много проблем, но пока системного кризиса не наблюдается.