19 февраля 2010 года в п.Белые Берега Брянской области сотрудниками МВД РФ был проведен ряд мероприятий с целью установления местонахождения Романа Коноплева – политического публициста, фактически проживающего последние несколько лет за пределами России. В ходе мероприятий были опрошены соседи, поскольку по адресу прописки на момент спецоперации отсутствовали жильцы, в том числе и сам журналист.

За подробностями наш корреспондент обратился к Роману Коноплеву, проживающему в Тирасполе, столице непризнанной Приднестровской республики:

- Каковы могут быть мотивы инцидента?

- К сожалению, подобного рода ситуации возникают не впервые. Всё началось с апреля 2006 года, когда на пороге избушки, где проживают мои родители и по стечению обстоятельств многие годы прописан я, появились сотрудники правоохранительных органов. Люди с удостоверениями работников самых разных силовых ведомств появляются там время от времени с определенной регулярностью. Ведомства – самые различные. Основная проблема в том, что эти господа третируют моих родных, уже немолодую мать, и суть их претензий находится за пределами какого-либо правосудия.

Последняя ситуация на фоне всех предыдущих, включавших, к примеру, идею снимать меня с поезда и контролировать перемещения по России, отличается тем, что, не застав дома никого из родных, эти люди начали облавы по соседским домам – с расспросами, когда и зачем я там бываю, был ли в январе этого года и тому подобное. Здесь уже вряд ли можно говорить о каких-либо «профилактических мероприятиях», на которые ссылались ранее.

Официальная аргументация, известная мне, - это моё присутствие в неких федеральных списках экстремистов по факту моего участия в 2000 году в деятельности ныне запрещенной «лимоновской» партии.

- В чем, кстати, было дело?

- Я на протяжении полугода был руководителем региональной ячейки в Брянской области, позднее вошел в ЦК, где находился в период до октября 2002 года. Затем я вышел из организации, ещё спустя какое-то время её обновленное руководство без долгих разбирательств исключило меня с формулировкой «за антипартийную деятельность».

- По каким причинам то, что происходит сейчас, началось не в те времена, а спустя столько времени, с 2006 года?

- У меня нет определенного ответа на этот вопрос, кроме того, что из-за моего регионального отделения из трёх десятков неформалов в далёком 2000 году, я несколько лет назад оказался в неких «списках экстремистов», вероятно, наравне с ваххабитами, Хизб ут-Тахрир аль-Ислами, и им подобными структурами. Наверняка база данных у силовиков одна – если организация запрещена, то нет различия – кем и когда ты там был, чем партия занималась и так далее. Одни подходы, методы – всё без каких-либо исключений и поблажек. Хорошо, что домик моих родителей хоть не расстреляли из танка. Получилась бы аналогия с мультиком про Чипполино. Или с тем, что происходит на Кавказе.

Возможно, в их глазах я представляю угрозу или являюсь легкой и удобной добычей для того, чтобы даже спустя много лет списать на меня какую-нибудь собственную некомпетентность – к примеру, повесить пару трупов или некие несанкционированные политические действия, в том случае, если не удалось установить фигурантов.

Уголовный розыск с опросами соседей – это, увы, уже не шутки. В добросовестность системы МВД, увы, поверить сложно. Боюсь, что процентное соотношение лиц, склонных к преступлениям, в этой структуре выше, чем среди мирных граждан. Хотя бы по той причине, что за обычного гражданина некому заступиться, а против «корпоративной солидарности» - как против лома – приёма нет. Это беда России, и в последние годы, боюсь, стало ещё хуже. Хотя бы просто потому, что при Советах средний интеллектуальный уровень молодого поколения был повыше, чем сегодня, а для работы в милиции людей не в Гарварде набирают.  Так что на нижних и средних ступенях в МВД РФ вряд ли будут перемены, даже если этого очень захотят политики – туда приходят служить люди из рабочих кварталов, где, в общем-то, дворовая среда сама по себе является зеркалом среды уголовной.

В России я не занимаюсь политикой с 2002 года, и практически постоянно нахожусь в Приднестровье. Тем не менее, я всегда интересовался выборами в Брянской области. Помогал близким мне по убеждениям кандидатам, провёл порядка 20 кампаний самого различного уровня. Так вышло, что моими клиентами никогда не были представители «Единой России», с тех самых пор, с 2000 года, когда я работал в команде, отстраненной от власти в регионе «медведями». В рядах ЕР там оказались, в большинстве своём случайные, ранее отвергнутые другими группами, люди. Фактически, они сконцентрировали власть в области в своих руках, и даже Москва порой держится за голову, ужасаясь их некомпетентности. Эту команду постоянно преследуют какие-то скандальные разоблачения, в том числе коррупционного характера. Против областных СМИ, а среди тамошних журналистов у меня есть и близкие друзья, периодически разворачиваются кампании каких-то проверок, судебных исков, применяются другие способы давления.

В ходе множества последних выборов на Брянщине, так уж получалось, я помогал оппозиционерам – в первую очередь - «мироновцам», а также независимым кандидатам. Мой принцип – поддерживать человека, а не партию. Партии и их лидеры, обедающие за одним столом далеко в Москве, имеют призрачное отношение к региону.

Ситуации возникали разные, однако каких-либо жестких, незаконных форм эти региональные конфликты не носили. Тем не менее, со стороны местных «медведей» на благосклонность мне рассчитывать не приходилось, а учитывая их возможности на уровне силовых структур, да и моё «экстремистское» досье, не удивительно, что у кого-то зачесались руки испортить мне жизнь. На уровне областного начальства УВД несколько дней назад слетел руководитель – возможно, новые хозяева решили исполнить директиву Медведева по «повышению раскрываемости», или что-то в этом роде. Так что долго искать кандидатов на прикрытие собственных провалов в статистике, наверное, им не пришлось. Разумеется, на уровне рядовых исполнителей всё выглядит до боли примитивно – я позвонил тем, кто объявил на меня охоту, и мне просто вежливо намекнули, что моя прописка и российский паспорт – это причина моих проблем, не имеющих срока давности, и в моих интересах там больше не появляться.

- Вы не всегда жили в Брянской области?

- Я там родился, но вырос в Приднестровье, учился в Москве, потом решил купить квартиру поближе к пожилой бабушке, к могилкам моих родных.  Когда мне теперь говорят, мол, нечего было вступать в «неправильные партии»…. Ну, что на это отвечать? На тот момент, когда, переехав из послевоенного Приднестровья, я подавал заявление на получение российского гражданства, в России была одна ситуация – там не было запрещенных партий, можно было вступать в любую.

Когда я занимался политикой в Брянске, нам без проблем госадминистрация выдавала разрешения на любую акцию, их охраняла милиция. Был лишь единственный инцидент с моим задержанием, когда я выпустил свою газету и просто по незнанию не указал выходные данные – после ночи в отделении и устного предупреждения меня освободили, хотя, как потом выяснили местные телевизионщики, снявшие по этому поводу большой репортаж, задержание было неправомерно.

Но, напомню, тогда всё связанное с политикой – было вполне законно и безопасно. Можно было клеить листовки, устраивать митинги – кому угодно, и когда угодно. Никому не приходило в голову меня арестовать даже после участия в октябрьских событиях в 1993 году, когда я оказался на стороне защитников парламента.

Теперь, за какие-то несколько лет, ситуация настолько изменилась, что любая запись в блоге может закончиться большими неприятностями.  И тут без разницы, что декларирует на публику, к примеру, Медведев – у регионов большие полномочия, и во многом развязаны руки по милицейской линии. Так что, выходит, регион сам может решать – кого надо сделать невъездным в страну. Москва закроет глаза на такие вещи, им не нужно обострять отношения с региональными баронами, авторитарные порядки касаются лишь населения – так называемая «элита» относится друг к другу с почтительным трепетом. В моем случае происходящее можно расценивать просто как высылку – от времён «совка» отличается лишь тем, что «с позором и презрением трудящихся» не лишают гражданства.

Так что получается, что сегодняшний местный царёк, которому я не позволил стать губернатором ещё в 2000 году, и его команда имеют хорошую память, и их беспокоит моя деятельность на Брянщине в те редкие «наезды», когда я там бывал, чтобы поддержать на избирательных кампаниях более достойных, чем они, людей.

- Каковы из всего этого выводы?

- В России, как и во многих странах постсоветского пространства, увы, смена лидеров лишь в редких случаях способна что-либо изменить. Потому что есть многовековая традиция чиновничества – правила и понятия, которые складывались десятками, сотнями поколений – всё это хорошо описано Гоголем в «Мертвых душах» - этот тип людей. Они разжуют и выплюнут любого случайного, чуждого своему нутру, политика, любого энергичного менеджера, любого, отличного от себя самих.  У России было мгновение, когда она попыталась отклониться, сойти с этого курса – не годы, не десятилетия, а, наверное, месяцы… Но это командно-административное мурло  способно переварить и приспособить под себя любую социальную революцию. Этот многовековой уклад не способно ни сломать, ни поколебать даже зловещее НКВД, а уж тем более, ни правительство, ни молодые министры, ни какие бы то ни было там зарубежные консультанты. Эта вековая жижа, которую не исправить.

Совсем немного времени Россия прожила в эпоху, когда считалось дурным тоном вешать на стену портреты живых людей. На фоне толщи веков этот маленький отрезок свободы уже давно всеми забыт, и не востребован ни обществом, ни прессой, - никем.

Великий Конфуций как-то сказал: «Плохо, когда фиолетовый цвет затмевает ярко-красный; плохо, когда мелодии удела Чжэн портят возвышенную музыку; плохо, когда краснобаи губят государство».

Я не собираюсь прослыть каким-либо «борцом», я могу сказать или написать то, что считаю нужным, и жаль,  выходит, что теперь это не везде возможно. Моя судьба связана последние годы с Приднестровьем, и у меня нет планов кого-либо там, на Брянщине или в России, «победить»:  страна сама выбирает порядки, люди выбирают, подчиняться им или нет,  жить или уезжать.

Страна принимает решение – кому в ней можно жить, и кому туда можно приезжать, даже если это хочется делать иногда, чтобы увидеть мать, брата и старых друзей. У меня теперь нет большого выбора, но и жалеть не о чем.  В конце концов, в жизни у всего есть две стороны, и обе эти стороны следует воспринимать одинаково – потому что, возможно, ты просто ещё не увидел преимуществ своей новой ситуации и пока не способен их оценить.